На другой день Владимир Сергеич уехал очень рано к себе в Сасово. Целое утро провел он в волнении, чуть было не принял приезжего купца за секунданта и отдохнул только тогда, когда лакей принес ему письмо от Стельчинского. Владимир Сергеич несколько раз прочел это письмо — оно очень было ловко написано… Стельчинский начинал со слов: la nuit porte conseil, monsieur,- ни в чем не извинялся, потому что, по его мнению, он своего противника ничем не оскорбил: впрочем, сознавался, что накануне излишне погорячился, и кончил объявлением, что состоит в полном распоряжении господина Астахова (de m-r Astakhof), но сам уже удовлетворения более не желает. Сочинив и отправив ответ, исполненный в одно и то же время вежливости, доходившей до игривости, и чувства достоинства, в котором, однако, не замечалось ничего хвастливого, Владимир Сергеич сел за обед, потирая руки, с великим удовольствием покушал и тотчас же после стола отправился восвояси, не выслав даже подставы вперед. Дорога, по которой он ехал, проходила верстах в четырех от усадьбы Ипатова… Владимир Сергеич посмотрел на нее…
— Прощай, затишье! — молвил он с усмешкой. Образы Надежды Алексеевны и Марьи Павловны предстали на мгновение его воображенью; он махнул рукой, отворотился и задремал.
Прошло три месяца с лишком. Осень уже давно наступила; пожелтевшие леса обнажались, синицы прилетели, и, верный признак близости зимы, ветер начинал завывать и ныть. Но дождей больших еще не бывало, и грязь на дорогах не успела раствориться. Пользуясь этим обстоятельством, Владимир Сергеич отправился для окончания некоторых дел в губернский город. Утро он провел в разъездах, а вечером поехал в клуб. В огромной мрачной зале клуба встретил он несколько знакомых и между прочими старого отставного ротмистра Флича, всем известного дельца, остряка, картежника и сплетника. Владимир Сергеич вступил с ним в разговор.
— Ах, кстати, — воскликнул вдруг отставной ротмистр, — на днях здесь проезжала одна ваша знакомая, кланяться вам велела.
— Какая это знакомая?
— Стельчинская.
— Я ни с одной Стельчинской не знаком.
— Вы ее в девушках знавали… Она урожденная Веретьева… Надежда Алексеевна. Муж ее у нашего губернатора служил. Вы его тоже, должно быть, видали… Живчик такой, с усиками… Славную штучку подцепил, и с состояньем.
— Вот как, — проговорил Владимир Сергеич. — Так она за него вышла… Гм! А куда ж это они уехали?
— В Петербург. Она еще вам напомнить велела про какой-то билетик с конфетки… Что это был за билетик, позвольте полюбопытствовать?
И старый сплетник так и выставил вперед свой острый нос.
— Не помню, право, шутка какая-нибудь, — возразил Владимир Сергеич. — А позвольте узнать, где теперь ее брат?
— Петр? Ну, тому плохо.
Господин Флич возвел кверху свои маленькие, лисьи глазки и вздохнул.
— А что? — спросил Владимир Сергеич.
— Загулял! Пропал человек.
— А где он теперь?
— Совершенно неизвестно, где. Уехал куда-нибудь за цыганками, это вернее всего. В губернии его нет, за это я ручаюсь.
— А Ипатов-старик, все там же живет?
— Михаил Николаич? Чудачок-то? Все там же.
— И все у него в доме… по-прежнему?
— Как же, как же. Вот что бы вам жениться на его свояченице? Ведь это не женщина, это просто монумент, право. Хе-хе. У нас уж и поговаривали… что, мол, дескать…
— Вот как-с, — промолвил, прищурив глаза, Владимир Сергеич.
В это мгновенье Фличу предложили партию, и разговор прекратился.
Владимир Сергеич располагал возвратиться домой скоро, но вдруг получил с нарочным донесение от старосты, что в Сасове сгорело шесть дворов, и решился сам туда съездить. От губернского города до Сасова считалось верст шестьдесят. Владимир Сергеич прибыл в знакомый уже читателю флигелек к вечеру, тотчас же велел призвать старосту и земского, побранил их как следует, осмотрел утром место пожара, принял надлежащие меры и после обеда, поколебавшись немного, отправился в гости к Ипатову. Владимир Сергеич остался бы дома, если б не услыхал от Флича об отъезде Надежды Алексеевны; ему не хотелось с ней встречаться, но он был не прочь взглянуть еще раз на Марью Павловну.
Владимир Сергеич застал, как и в первое свое посещение, Ипатова за шашками с Складною Душою. Старик ему обрадовался; Владимиру Сергеичу показалось, однако, лицо его озабоченным, и речь его не лилась свободно и охотно, как прежде.
С Иваном Ильичом Владимир Сергеич переглянулся молча. Обоих их немножко покоробило; впрочем, они скоро успокоились.
— Все ваши здоровы? — спросил Владимир Сергеич, усаживаясь.
— Все, слава богу, покорнейше благодарю, — ответил Ипа-тов. — Одна Марья Павловна не совсем… того, все больше в своей комнате находится.
— Простудилась?
— Нет… так. К чаю явится.
— А Егор Капитоныч? Что он поделывает?
— Ах! Егор Капитоныч убитый человек. У него жена умерла.
— Не может быть!
— В сутки умерла, от холеры. Вы бы не узнали его теперь, просто на себя не похож стал. «Без Матрены Марковны, говорит, жизнь мне в тягость. Умру, говорит, и слава богу, говорит; не желаю, говорит, жить». Да, пропал бедняк.
— Ах, боже мой, как это неприятно! — воскликнул Владимир Сергеич. Бедный Егор Капитоныч! Все помолчали.
— Ваша соседка, я слышал, замуж вышла, — заговорил Владимир Сергеич, слегка покраснев.
— Надежда Алексеевна? Да, вышла.
Ипатов косвенно посмотрел на Владимира Сергеича.
— Как же… как же, вышла и уж уехала.
— В Петербург?
— В Санкт-Петербург.